Метрико-стилевое своеобразие переходной лирики Тредиаковского. Силлабические стихи

   В стилевом отношении лирика Тредиаковского представляет собой своеобразный литературный аналог языковой ситуации первых десятилетий XVIII в. В это время и в разговорном, и в литературном языке (что было в общем-то одно и то же, поскольку никакой особенной нормы литературного языка не существовало) царила величайшая стилевая путаница русизмов, славянизмов, варваризмов, архаических и просторечных форм. То же самое положение наблюдается не только в стилистике, но и в поэтике, и в жанровом составе, и в формальных особенностях лирики Тредиаковского. Его поэзия складывается как бы из трех разнородных пластов — силлабические дореформенные стихи, стихи индивидуального метра Тредиаковского (тонизированный силлабический тринадцатисложник, с точки зрения силлабо-тоники он представлял собой цезурованный семистопный хорей) стихи ломоносовских метров: короткие (трех- и четырехстопный хорей, четырехстопный ямб), и длинные (александрийский стих). И каждая из этих трех групп лирики отличается присущими только ей жанрово-стилевыми свойствами.
   Силлабические стихи Тредиаковского написаны в основном до середины 1730-х гг. Самые ранние свои стихотворения, относящиеся к 1725—1730 гг., он издал в виде отдельного поэтического приложения к роману “Езда в остров Любви”, озаглавив их “Стихи на разные случаи”. Это совершенно незаурядное явление в литературной практике начала века. По сути, “Стихи на разные случаи” — это первый авторский лирический сборник, с четко просматривающимися тенденциями к циклической организации текстов [1]. Иными словами, стихи подобраны так, что их жанрово-стилевые и тематические особенности образуют систему внутренних перекличек, аналогий и противоположностей, и основание этой системы — признак, по которому стихи между собой соотносятся — является циклообразующим началом, то есть лирическим сюжетом сборника в целом.
   Открывается сборник парой стихотворений “Песнь. Сочинена в Гамбурге к торжественному празднованию коронации ее величества императрицы Анны Иоанновны <...>” и “Элегия о смерти Петра I”. Это именно сознательно выстроенная жанрово-тематическая и стилевая оппозиция: коронация императора — это типичный одический “случай”, тема смерти и скорби является столь же традиционно элегической, причем жанр торжественной оды предполагает преобладание общественно-патриотических интонаций, а жанр элегии — доминирование интимно-личных эмоций. И то обстоятельство, что и ода, и элегия Тредиаковского тематически связаны с государственной жизнью России и посвящены русским самодержцам, только подчеркивает перекрещивание традиционных лирических эмоций в этих жанрах: “Песнь...” Тредиаковского имеет характер непосредственного лирического излияния, элегия же насыщена панегирической аллегорической образностью торжественной лирики; легкому разговорному стилю оды противостоит приподнятый и насыщенный старославянизмами стиль элегии:
   Торжествуйте, все российсти народы:
   У нас идут златые годы.
   Восприимем с радости полны стаканы
   Восплещем громко руками,
   Заскачем весело ногами
   Мы, верные гражданы.
   Но Паллада прежде всех тут оцепенела,
   Уразумевши, яко Петра уж не стало; <...>
   Зияет, воздыхает, мутится очима,
   Бездыханна, как мертва не слышит ушима <...>
   “Плачь, винословна, плачи, плачь философия,
   Плачьте со мною ныне, науки драгия” [2].
   Так уже в самых ранних лирических текстах Тредиаковского обнаруживается экспериментаторская страсть, во многом определявшая его эстетическую позицию и своеобразие его жанрово-стилевой палитры: Тредиаковский как бы испытывает слово, стиль и жанр с целью выявить его скрытые возможности. Диалог жанров, стилей, лирических эмоций определяет собою весь состав сборника; практически каждое стихотворение в нем имеет свою пару, синонимическую или антонимическую. Учась в Париже, в Сорбонне, Тредиаковский тосковал по России и излил свою ностальгию в “Стихах похвальных России”; с другой стороны, центр европейской культуры и образованности, Париж, не мог не вызвать его восторгов. Так возникает следующая пара стихотворений, тоже эмоционально противоположных: одно и то же чувство — любовь — выражается в разных лирических интонациях:
   Начну на флейте стихи печальны,
   Зря на Россию чрез страны дальны:
   Ибо все днесь мне ее доброты
   Мыслить умом есть много охоты (60).
   Красное место! Драгой берег Сенеки!
   Кто тя не любит? разве был дух зверски!
   А я не могу никогда забыти,
   Пока имею здесь на земле быти (77).
   Столь же прочные парные отношения связывают между собой два образца пейзажной лирики Тредиаковского: “Песенка, которую я сочинил, еще будучи в московских школах, на мой выезд в чужие край” и “Описание грозы, бывшия в Гааге” предлагают читателю описание двух контрастных состояний природы — весенний расцвет и грозовое ненастье, сопряженные с двумя контрастными лирическими эмоциями — радостного подъема и ужаса:
   Весна катит
   Зиму валит,
   И уж листик с древом шумит.
   Поют птички
   Со синички
   Хвостом машут и лисички (94).
   Смутно в воздухе!
   Ужасно в ухе!
   Набегай тучи,
   Воду несучи,
   Небо закрыли,
   В страх помутили (95).
   Наконец, и два любовных стихотворения, включенных в состав сборника, тоже представляют собой диалогическую оппозицию. В песне “Прошение любве” поэт обращается к богу любви Купидону с просьбой “покинуть стрелы”, то есть не разжигать больше любовного огня в сердцах, и так уже “уязвленных” стрелами Амура; в “Песенке любовной” — просьба прямо противоположного характера: мольба о любви обращена к неприступной красавице:
   К чему нас ранить больше?
   Себя лишь мучишь дольше
   Кто любовью не дышит?
   Любовь всем нам не скучит,
   Хоть нас тая и мучит.
   Ах, сей огнь сладко пышет! (74).
   Так в очах ясных!
   Так в словах красных!
   В устах сахарных,
   Так в краснозарных!
   Милости нету,
   Ниже привету? (76).
   Примечательно, что в обоих стихотворениях любовь осознается как противоречивое, неоднозначное чувство: “сладкая мука”, “жестокость паче рока”, то есть и здесь в диалог вступают контрастные психологические состояния и эмоции.
   Но, пожалуй, самое примечательное в сборнике Тредиаковского то, что ровно половина его текстов — 16 из 32 — написана на французском языке: свои французские стихотворения Тредиаковский включил в свой поэтический сборник на равных правах с русскими. И то, что за исключением одного случая Тредиаковский не дает перевода французских текстов (в современных изданиях они выполнены М. Кузминым) — весьма показательно: адресат стихотворений Тредиаковского — это новый, образованный русский читатель, в равной мере владеющий своим и чужими языками.
   Весь сборник в целом пронизан идеей диалога противоположных начал — радости и скорби, любовного счастья и любовной муки, тоски по родине и восторга перед Европой, весеннего цветения и грозного катаклизма в природе, наконец, диалога двух языков, двух культур — русской и французской. И в этом смысле он является своеобразным зеркалом духовной жизни молодого человека первых десятилетий XVIII в., живущего на переломе эпох и исторических судеб своей страны и культуры.
   Своеобразным смысловым центром всего сборника является “Ода о непостоянстве мира”, переведенная Тредиаковским на французский язык под названием “Та ж самая ода по-французски”: диалогизм параллельных текстов дополнен в этой паре стихотворений тематическим диалогизмом. Как это явствует из самого названия, лирический сюжет “Оды о непостоянстве мира” определен поэтической рефлексией о непрочности и переменчивости природы, жизни и человека, которые созданы из противоречий и постоянно колеблются между противоположностями:
   Бой у черного с белым,
   У сухого есть с влажным.
   Младое? Потом спелым,
   Бывает легко важным,
   Низким — высоко (78).
   Эта ода Тредиаковского — своеобразный концентрат мироощущения, свойственного ему и всем его современникам, людям той исторической эпохи, когда стремительно меняющаяся действительность создавала и представления о неограниченных возможностях в преобразовании реальности, и ощущение зыбкости и непрочности мира, в котором нет ничего постоянного, включая и самого человека.