Д. В. Веневитинов (1805–1827) Из поэтов-любомудров несомненным поэтическим талантом был наделен Д. Веневитинов. Его неповторимый литературный мир сложился примерно к 1825 г. Веневитинов прочно усвоил элегический словарь и принципы элегического стиля Жуковского – Пушкина. Его поэзия развивалась в духе идей русского и немецкого романтизма. Слово в его лирике освобождалось от конкретного предметного значения, реальные события переносились в сферу человеческой мысли. Веневитинов использовал в своей лирике достаточно традиционный элегический словарь, который, однако, им преображался: в него вносилось не чувственно-элегическое содержание, а философское содержание. Типично элегические слова обретали новый, философский смысл. Так происходит, например, в стихотворении “К любителю музыки”: Когда бы знал, что эти звуки, Когда бы тайный их язык Ты чувством пламенным проник, – …Тогда б ты не желал блеснуть Личиной страсти принужденной, Но ты б в углу, уединенный, Таил вселюбящую грудь. Ты б тайно слезы проливал И к ним горячие объятья, Как друг вселенной, простирал. Здесь все было характерно: и желание не просто пережить строй музыки и насладиться звуками, но узнать “тайный их язык”, и стилизованное под немецкий язык строение фразы (“в углу. Таил вселюбящую грудь”), и выражение “друг вселенной”, гораздо более туманное и романтически всеобщее, чем пришедшее в русский культурный обиход из Франции “друг человечества”, встречающееся у Карамзина и Пушкина (например, в “Деревне”: “Друг человечества печально замечает.”!). Веневитинов пытается соединить непосредственные ощущения с ясностью мысли, вдохнуть в эти ощущения особый смысл и путем столкновения создать выразительную картину, полную драматизма. На этом зыбком фундаменте вырастает веневитиновское представление о художнике-гении, о его роли в мире, о его небесном призвании, божественном избранничестве и трудном, незавидном положении в обществе. Таковы стихотворения “Поэт” (“Тебе знаком ли сын богов…”), “Люби питомца вдохновенья…”, перевод фрагмента из “Фауста” Гете, элегии “Я чувствую во мне горит…”, “Поэт и друг”. По мысли Веневитинова, поэзия – познание тайн бытия, и лишь она противостоит прозе и бездуховности окружающей жизни. Трагизм бытия отступает перед мощью и красотой поэтического слова. Поэт провидит будущую гармонию, утверждает согласие между человеком и природой. Романтическая тема поэта-пророка, сохраняя в лирике Веневитинова личный и общественный смысл, переключена в общефилософский план и обращена к читателю новыми гранями: Тебе знаком ли сын богов, Любимец муз и вдохновенья Узнал ли б меж земных сынов Ты речь его, его движенья Не вспыльчив он, и строгий ум Не блещет в шумном разговоре, Но ясный луч высоких дум Невольно светит в ясном взоре. Речь в стихотворении идет об идеальном лице, так как поэт для любомудров – высшее выражение человека духовного. Поэзия, по мнению любомудров, та же философия, но в пластических образах и гармонических звуках. В таком контексте сочетание “высокие думы” воспринимается не расхожим поэтическим клише, а заключающим в себе определенные философские идеи. Слова “строгий ум” означают последовательность, логичность и точность мысли, привычку к философским штудиям. Перед читателем встает образ идеального поэта-философа, чуждого светской суеты (“Не блещет в шумном разговоре…”), погруженного в глубокие и серьезные размышления. Он противопоставлен “земным сынам” не потому, что презирает их, – он поднялся на такую духовную высоту, которая еще остается недосягаемой для обыкновенных людей. В любовных элегиях драматическое чувство, испытываемое Веневитиновым к княгине З. А. Волконской, хозяйке знаменитого московского литературно-музыкального салона, также приобретало не только возвышенное, но и философическое звучание, напоминая о “дивной стране очарованья”, “о жаркой отчизне красоты” и о неутоленном, хотя и пробужденном, горячем чувстве, как, например, в “Элегии”. Волшебница! Как сладко пела ты Про дивную страну очарованья, Про жаркую отчизну красоты! Как я любил твои воспоминанья, Как жадно я внимал словам твоим И как мечтал о крае неизвестном! Ты упилась сим воздухом чудесным, И речь твоя так страстно дышит им! На цвет небес ты долго нагляделась И цвет небес в очах нам принесла. Душа твоя так ясно разгорелась И новый огнь в груди моей зажгла. Но этот огнь томительный, мятежный, Он не горит любовью тихой, нежной, – Нет! он и жжет, и мучит, и мертвит, Волнуется изменчивым желаньем, То стихнет вдруг, то бурно закипит, И сердце вновь пробудится страданьем. Зачем, зачем так сладко пела ты Зачем и я внимал тебе так жадно И с уст твоих, певица красоты, Пил яд мечты и страсти безотрадной
|