Д. В. Веневитинов (1805–1827)

   Из поэтов-любомудров несомненным поэтическим талантом был наделен Д. Веневитинов. Его неповторимый литературный мир сложился примерно к 1825 г. Веневитинов прочно усвоил элегический словарь и принципы элегического стиля Жуковского – Пушкина. Его поэзия развивалась в духе идей русского и немецкого романтизма. Слово в его лирике освобождалось от конкретного предметного значения, реальные события переносились в сферу человеческой мысли. Веневитинов использовал в своей лирике достаточно традиционный элегический словарь, который, однако, им преображался: в него вносилось не чувственно-элегическое содержание, а философское содержание. Типично элегические слова обретали новый, философский смысл. Так происходит, например, в стихотворении “К любителю музыки”:

   Когда бы знал, что эти звуки,
   Когда бы тайный их язык
   Ты чувством пламенным проник, –
   …Тогда б ты не желал блеснуть
   Личиной страсти принужденной,
   Но ты б в углу, уединенный,
   Таил вселюбящую грудь.
   Ты б тайно слезы проливал
   И к ним горячие объятья,
   Как друг вселенной, простирал.

   Здесь все было характерно: и желание не просто пережить строй музыки и насладиться звуками, но узнать “тайный их язык”, и стилизованное под немецкий язык строение фразы (“в углу. Таил вселюбящую грудь”), и выражение “друг вселенной”, гораздо более туманное и романтически всеобщее, чем пришедшее в русский культурный обиход из Франции “друг человечества”, встречающееся у Карамзина и Пушкина (например, в “Деревне”: “Друг человечества печально замечает.”!).
   Веневитинов пытается соединить непосредственные ощущения с ясностью мысли, вдохнуть в эти ощущения особый смысл и путем столкновения создать выразительную картину, полную драматизма. На этом зыбком фундаменте вырастает веневитиновское представление о художнике-гении, о его роли в мире, о его небесном призвании, божественном избранничестве и трудном, незавидном положении в обществе. Таковы стихотворения “Поэт” (“Тебе знаком ли сын богов…”), “Люби питомца вдохновенья…”, перевод фрагмента из “Фауста” Гете, элегии “Я чувствую во мне горит…”, “Поэт и друг”.
   По мысли Веневитинова, поэзия – познание тайн бытия, и лишь она противостоит прозе и бездуховности окружающей жизни. Трагизм бытия отступает перед мощью и красотой поэтического слова. Поэт провидит будущую гармонию, утверждает согласие между человеком и природой. Романтическая тема поэта-пророка, сохраняя в лирике Веневитинова личный и общественный смысл, переключена в общефилософский план и обращена к читателю новыми гранями:

   Тебе знаком ли сын богов,
   Любимец муз и вдохновенья
   Узнал ли б меж земных сынов
   Ты речь его, его движенья
   Не вспыльчив он, и строгий ум
   Не блещет в шумном разговоре,
   Но ясный луч высоких дум
   Невольно светит в ясном взоре.

   Речь в стихотворении идет об идеальном лице, так как поэт для любомудров – высшее выражение человека духовного. Поэзия, по мнению любомудров, та же философия, но в пластических образах и гармонических звуках. В таком контексте сочетание “высокие думы” воспринимается не расхожим поэтическим клише, а заключающим в себе определенные философские идеи. Слова “строгий ум” означают последовательность, логичность и точность мысли, привычку к философским штудиям. Перед читателем встает образ идеального поэта-философа, чуждого светской суеты (“Не блещет в шумном разговоре…”), погруженного в глубокие и серьезные размышления. Он противопоставлен “земным сынам” не потому, что презирает их, – он поднялся на такую духовную высоту, которая еще остается недосягаемой для обыкновенных людей.
   В любовных элегиях драматическое чувство, испытываемое Веневитиновым к княгине З. А. Волконской, хозяйке знаменитого московского литературно-музыкального салона, также приобретало не только возвышенное, но и философическое звучание, напоминая о “дивной стране очарованья”, “о жаркой отчизне красоты” и о неутоленном, хотя и пробужденном, горячем чувстве, как, например, в “Элегии”.

   Волшебница! Как сладко пела ты
   Про дивную страну очарованья,
   Про жаркую отчизну красоты!
   Как я любил твои воспоминанья,
   Как жадно я внимал словам твоим
   И как мечтал о крае неизвестном!
   Ты упилась сим воздухом чудесным,
   И речь твоя так страстно дышит им!
   На цвет небес ты долго нагляделась
   И цвет небес в очах нам принесла.
   Душа твоя так ясно разгорелась
   И новый огнь в груди моей зажгла.
   Но этот огнь томительный, мятежный,
   Он не горит любовью тихой, нежной, –
   Нет! он и жжет, и мучит, и мертвит,
   Волнуется изменчивым желаньем,
   То стихнет вдруг, то бурно закипит,
   И сердце вновь пробудится страданьем.
   Зачем, зачем так сладко пела ты
   Зачем и я внимал тебе так жадно
   И с уст твоих, певица красоты,
   Пил яд мечты и страсти безотрадной