“Предромантическая” историческая повесть. “Славенские вечера” В. Т. Нарежного

   В национальном прошлом, связанном с легендарными временами, авторы предромантических исторических повестей стремятся обрести то, что навсегда было утрачено современным миром. Писателей волновало особое, героическое время, которое воспринималось ими, с одной стороны, в качестве противоположного безгеройности, заземленности, будничности сегодняшнего времени, с другой – как эпоха “настоящих людей”, воплощающих чувство эпической связи с миром: сопричастности личности с человеческой общиной (Е. М. Мелетинский). Этот своеобразный подход к историческому материалу наиболее полно воплотился в цикле “Славенские вечера” В. Т. Нарежного (первая часть – 1809 г.).
   Здесь же ярко проявился характерный для этого времени поэтический тип исторического повествования, отразивший свойственное началу века условное (чувствительное, романтизированное) изображение прошлого, навеянное ароматом старины и исполненное высокой поэзии (“Предслава и Добрыня” К. Батюшкова, “Марьина роща”, “Вадим Новгородский” В. Жуковского, “Оскольд” М. Муравьева, “Ермак, завоеватель Сибири” Ив. Буйницкого и др.). Вместе с тем “Вечера” Нарежного не обойдены и дидактическим элементом, также свойственным предромантической исторической повести и обусловившим присутствие в ней прозаического типа исторического повествования, маркированного ориентацией на фактологическую точность, с опорой на летописные и исторические материалы и стремлением к нравоучительному эффекту (“Русские исторические и нравоучительные повести”, “Образец любви и верности супружеской, или бедствия и добродетели Наталии Борисовны Долгорукой” С. Глинки и др.).
   Определяющими для стиля исторической повести стали древнерусская (летописи, агиография и пр.), эпическая (классический героический эпос) традиции и оссианизм.
   Оссианическое начало присутствует и в тексте “Вечеров”. Однако Нарежный, создавая художественный образ героического мира, по преимуществу опирается на эпическую традицию, преследуя в первую очередь дидактические цели.
   В цикле “Славенские вечера” представлено время, когда человек ощущал себя членом родового коллектива, когда правитель считал главной своей заботой – устройство для людей благополучного, процветающего, полного земных благ и изобилия мира. Таковы первые славянские князья-первопредки Кий и Славен, открывающие своим народам “таинства” возделывания земли. И народы, “раздирая недра земными плугами, ввергали в оные семена”, а те “росли, зрели и… приносили в воздаяние трудолюбивого плод сторичный”. Князья едины со своим народом в битве и в пире. Рассказывая о пире Славена, Нарежный делает акцент на том, что в гости к князю пришли не подданные, а “возлюбленные дети его”.
   И не тщеславие движет Славеном, когда на пиру он предлагает старейшему из своего окружения “поведать в песнях” о княжеских подвигах. Рассказ о времени Славена должен стать уроком и примером тому, кто примет на свои плечи бремя княжеской власти: “Да научится же Волхв, сын и наследник мой, – что есть благо владетеля и слава народа”.
   Аналогичная трактовка представлена А. М-ским (“Рюрик”, 1805) в образе новгородского правителя Гостомысла, умирающего с твердым осознанием исполненного им княжеского долга: “Вы видели, что счастие было единственным предметом всех моих намерений и деяний”. Картина всеобщей скорби и уныния сопровождает последние часы жизни Гостомысла: “Печаль водворилась в домах, и тишина царствовала на стогнах Великого Новаграда”. Умирал великий князь, которого “народ более любил … как товарища, нежели боялся как могущественного своего властелина”.
   Миропорядок, при котором правитель выступает отцом большой семьи – “народа ему подвластного”, разделял и С. Н. Глинка. В его представлении государство восходит к понятиям “дом”, “семья”. Повествуя о добродетелях предков в “Русских исторических и нравоучительных повестях”, он пытался внушить современникам, что идеальные отношения в человеческом коллективе существовали на самом деле.
   Другой обязательной и органичной стороной эпического социума, воссозданного Нарежным в “Славенских вечерах”, является мир героического воинства. С этой целью писатель обратился к былинной традиции, представляющей богатырей и витязей защитниками всего созданного их мудрым князем. Тема Киевской Руси с ее богатырями и государями становится одной из ведущих в исторических повестях начала века (“Предслава и Добрыня” К. Батюшкова, “Марьина роща” В. Жуковского, “Громобой” из “Вечеров” В. Нарежного), и именно ее осмысление, несмотря на всю условность исторического материала, сопряжено с глубоким лиризмом и высокой патетикой.
   Воинский мир в “Вечерах” живет законом долга перед отечеством. “Единственно отечеству посвящена жизнь витязя земли Русской, – для него только проливается кровь его”. Но героические деяния богатырей могут быть обращены и на защиту социальной справедливости: “наказать власть жестокосердную и защитить невинность угнетенную”. Как и в былинах, богатыри Нарежного наделены непременным качеством настоящего воина – великодушием. И если великодушное отношение к поверженному врагу Нарежный, следуя традиции, расценивает как норму воинской этики, своего рода богатырское вежество, то участие богатыря в судьбе младшего товарища представляется ему глубоко индивидуальным качеством человеческой души. Это качество делает Добрыню – сурового воина, борца за справедливость – необыкновенно обаятельным героем, сохранившим в умудренной зрелости память о своей пылкой любвеобильной юности и потому сумевшим понять и проникнуться сердечной тоской оруженосца Громобоя.
   Богатыри Нарежного не стесняются говорить о чувствах и оплакивать “тщетную” любовь, способны присягнуть на верность возлюбленной и провести годы на ее могиле. Им свойственно переживать внутренний разлад, выбирая между долгом и страстью. От богатырей Нарежного удивительным образом веет духом рыцарства. И это не случайно, так как зачастую в “Вечерах” воинский мир погружается в мир куртуазный. В случае с Громобоем становится очевидным куртуазность поведения эпического князя. Владимир, награждая молодого воина “златой гривной”, знаком витязя, благословляет его на необычное богатырское деяние – подвиг во имя защиты любви. В этом смысле батюшковский Добрыня пойдет еще дальше – он умрет за любовь с именем Предславы на устах.
   Не скрывая своего восхищения легендарным эпическим миром, соединившим в себе такие великие человеческие качества, как преданность, нежность, мудрость, Нарежный также не оставляет без внимания и то обстоятельство, что мир “настоящих людей” подвержен глубоким кризисам: происходит нарушение долга княжеским окружением (“Ирена”), правитель отходит от своих эпических обязанностей (“Любослав”) и, наконец, наивысшая кризисная точка – умирает князь (“Игорь”).
   По мысли автора, смерть великого князя символизирует безвозвратный уход героического мира. Сознавая невозможность его повторения, он, тем не менее, страстно желает этого: “Века отдаленные! Времена давно протекшие! Когда возвратитесь вы на землю Славенскую ” И сам же смертью Игоря однозначно отвечает на поставленный вопрос – никогда они не возвратятся.
   Картины прошлого, отделенные от настоящего непреходящими границами и потому рождающие чувство горечи утраты и тоски по невозвратному времени, обусловили присутствие оссианических мотивов в “Вечерах”. Оссианизм Нарежного преимущественно сопряжен с лейтмотивом поэмы Макферсона – обращением певца Оссиана памятью к ушедшим годам, которые “текут… со всеми своими деяниями” перед его внутренним взором. Последний из рода Фингала, он скорбит по ушедшим, лежащим в земле, рукою осязая их могилы.
   Так и мир величественных русских витязей, прекрасных в битве и в пире, умеющих быть благородными и великодушными, не оставляющих даже по смерти щита и меча, с почестями похороненных на высоких холмах, оплаканных народом и воинством, навсегда отошел в прошлое, уступил место безгеройному настоящему и заставил тосковать по легендарной старине.
   Благоговейное отношение к прошлому как к предмету художественного изображения сохраняется и в исторической повести 1820-х годов. Однако теперь материалом литературы становятся не баснословные времена, а исторические события в их конкретности и научной обоснованности. Не случайно тексты повестей этого периода изобилуют предисловиями, примечаниями, ссылками на источники, историческими отступлениями и пр. Другими словами, если прежде авторы стремились выразить эмоциональную притягательность исторического колорита, то теперь внимание сосредоточилось на тщательном его воспроизведении.